Внутри себя - Алиса Мейн

– А отец? Он тоже ни разу не выходил с вами на связь?

Эва пожала плечами:

– Может и выходил. Только мне об этом ничего не известно. Мама оберегала меня и от него самого и от информации о нем. Вероятнее всего, у вас возникнет вопрос, не пыталась ли я его найти будучи уже взрослой? Нет. Считаю, будет справедливо, если первым пойдет на контакт человек, который эти же контакты и оборвал. – Она ненадолго задумалась. – Я даже отчасти благодарна за то, что он нас оставил. Иначе в нашей жизни не появилось бы Сэма.

Майкл в то же мгновение поймал себя на мысли, что если бы все так не сложилось, то он никогда бы не встретил ее. Наткнувшись на ее пристальный взгляд, он почувствовал неловкость, будто позволил себе какую-то пошлость. Что по меркам нынешней ситуации было недалеко от правды. Теперь настала его очередь отводить глаза.

– Детектив, неужели у вас остались ко мне еще какие-то вопросы? Я думала, вы уже знаете обо мне все и даже больше.

Нет, он не знал. Он ее совершенно не знал.

– Скажу честно, я был о вас худшего мнения, – вырвалось у него.

На лице Беловой появилось озадаченное выражение. Майкл шумно вздохнул, собираясь с духом:

– Я хочу кое-что прояснить. За свою жизнь я встречал многих людей, разных. И, как вы понимаете, по долгу службы редко попадались порядочные. Но у меня всегда был один пунктик по поводу людей, подобных вам.

– Мы уже говорили с вами на подобную тему.

– Да. И сейчас, раз уж мы дошли до такой стадии откровенности, хочу вам объяснить, в чем дело. – Ему стоило огромных трудов говорить Эве об этом, но он отчего-то чувствовал, что она поймет его. – Моя мама… Ей нужно было провести операцию, которая позволила бы пожить ей чуть подольше. Все уже было обговорено, назначен день. Но внезапно ее состояние ухудшилось и мы вызвали скорую. В больнице ее собирались направить на экстренную операцию, но в последний момент все переиграли.

У Майкла сдавило грудь от воспоминаний о том роковом дне. Он нервно жевал губы в попытке удержать подступавшие слезы. Эва подалась вперед, озабоченно глядя на него.

– Следом за нами в больницу приехала еще одна скорая и пациента оттуда направили на операцию, а маму почему-то увезли в отделение реанимации. Не знаю, что там происходило, но, по словам врачей, они «сделали все возможное, чтобы нормализовать ее состояние». – Майкл снова вздохнул. – Пока моя мама умирала в реанимационном блоке, они делали операцию сыну спонсора этой клиники. Этот придурок по пьяни на полном ходу влетел в дерево и «парня собирали буквально по косточкам».

Лицо Коннора искривилось будто от боли. Эва поднесла ладонь ко рту, приглушая вырвавшийся вздох ужаса.

– С тех пор я предвзято отношусь к людям, которые пользуются своей властью и деньгами, наплевав на других, – завершил свой рассказ детектив, быстро вытирая покрасневшие глаза. – Я тогда был слишком мал, чтобы выяснять почему во всей чертовой больнице не нашлось врачей, которые могли бы параллельно с тем идиотом делать операцию матери. А отец ушел в слишком серьезный запой.

Эве стало стыдно за то, как она себя вела с Коннором.

То, что произошло с ним в детстве, было страшной, жестокой ошибкой, наложившей отпечаток на всю его жизнь.

Детектив был прав в отношении самой Беловой, но лишь отчасти. Конечно, у нее была выстроена модель поведения по отношению к малознакомым людям – и она была далека от общепринятых человеческих норм. Она оценивала внешний вид, статус человека и то, как он держится в обществе. Но для того, чтобы понять, что из себя представляет человек на самом деле, нужно было копнуть гораздо глубже.

Да и кого она обманывала? Та картинка, тот образ, который она сформировала благодаря влиянию Сэма и мамы – это была не она. Это была Эва Белова – директор международной рекламной компании, бизнес-леди, акула бизнеса, кто угодно… Но только не Эва настоящая. Эва, которая тоже боится, тоже переживает, тоже что-то чувствует.

– Знаете, Коннор, будучи человеком, постоянно окруженным другими людьми, я всегда боялась остаться в одиночестве. Когда вокруг каждый день снуют десятки малозначащих для тебя людей – это же совсем другое, правда?

Майкл молча кивнул, не отрывая от нее сосредоточенного взгляда еще блестевших от невыплаканных слез глаз.

– Мы все живем так, будто в любой момент наша жизнь не может предстать в кривом зеркале. Потеря матери для меня не стала уроком. А теперь еще и Сэм… Лишившись и его, я по-настоящему прочувствовала, что значит быть одинокой. Ведь у меня был только он. Он был моей скалой, моим ориентиром, моей опорой… А сейчас? Приходится справляться со всем этим самой. – Эва устало прикрыла глаза. А открыв, серьезно посмотрела на собеседника. – Ваш отец – он еще жив?

Коннор снова кивнул.

– Вы с ним общаетесь?

Неуверенное пожатие плечами в ответ.

– Неужели он ведет себя так же, как раньше?

– Сейчас он для этого слишком стар и болен.

– Я понимаю всю степень вашей обиды на него. Он поступал ужасно, но не мне судить. Просто представьте, что завтра его может не стать. Что вы почувствуете?

Первое пришедшее на ум слово «облегчение» чуть не сорвалось с губ Майкла, но прежде чем его произнести, он задумался.

Отец никогда не был для него примером. Смотря на его действия, Майклу лишь хотелось поступать иначе. И те шрамы, которые появились на его теле после методов воспитания Томаса – они останутся с ним на всю жизнь. Как и шрамы душевные – вбитые его причинявшими не меньшую боль словами.

Что он почувствовал когда отец попал в больницу? Раздражение. Майклу казалось, что Томас пытается любыми уловками найти повод с ним встретиться. Но почему он искал этих встреч? Коннор прокрутил в голове последние годы, в которые отец действительно всячески старался сделать так, чтобы Майкл к нему приехал: то ему нужны были лекарства, то продукты, то возникали проблемы с деньгами. И с каждым годом Томас все реже представал перед ним в пьяном виде.

В тот день вместе с раздражением он определенно испытал что-то еще. Что-то, похожее на досаду. Досаду на отца за то, что довел себя до такого состояния. Что все могло бы быть по-другому. Что после смерти матери он мог не уходить в беспробудный запой. Что он мог не калечить своего сына. И что именно он, Томас, был всему этому виной. Но хотел ли Майкл, чтобы отец умер? Нет.

Коннор озвучил свои соображения Беловой и та одобрительно кивнула:

– Я не вправе навязывать вам свое мнение, но хотя бы просто выслушайте. У нас у всех разные родители – у кого-то лучше, у кого-то хуже… И только вам решать, как относиться к своему отцу после всего совершенного им. Но мне кажется, вы должны дать ему возможность исправиться. Попытаться понять, почему он так поступал. Вы сами не пробовали у него это выяснить?

– Мне казалось, он первым должен это сделать.

– Вы мыслите так же как и я о своем родном отце, – Эва кротко улыбнулась. – Но я не утверждаю, что права. И, быть может, когда-нибудь решусь найти его и потребовать объяснений. Но ваш отец – вот он, рядом с вами. И если он тяжело болен, то вы в любой момент можете потерять возможность сказать, глядя ему в глаза, что вы его прощаете.

В словах Беловой было что-то, о чем Майкл сам подспудно задумывался, но не хотел себе в этом признаваться. Возможно, чтобы полностью принять эту мысль, ему было необходимо, чтобы кто-то ее озвучил со стороны.

– Вы взрослый, самодостаточный человек, и сейчас ваш отец не имеет на вас никакого влияния, – продолжила Эва. – Вы на него влияете, вы оказываете ему помощь – и без вас ему будет тяжело. Просто подумайте об этом.

Коннор давно не уделял столько